Воспоминания участников событий.
Фото: Эдуард Жигайлов
1. "Утром 19-го я проснулся от приемника на всю квартиру, родители ходили с опущенными лицами. Кто-то видел, как рядом по Каширке прошли настоящие танки. Днем у меня уже температуры не было, и я поехал к Белому Дому, где тусовался с перерывами в последующие три дня.
Было очень много людей, настроение было общее - смесь адреналина и воодушевления. Я помню оттуда отдельные моменты: приехала мама к Баррикадной, привезла мне бутерброды и кофе. Встретил разных знакомых, в частности одношкольника Леню З., с которым был накануне в Польше, вместе с ним мы провели день в оцеплении.
Был такой эпизод: мимо оцепления идет чувак в сапогах, я с ним здороваюсь за руку. Лёня спрашивает - это твой знакомый? Нет, это Костя Кинчев. Позже в тот же вечер я присутствовал на импровизированном концерте Кинчева в каком-то автобусе. Он меня поразил тем, что играя в одиночку на акустической гитаре перед 20 человеками свои обычные песни, устроил очень забойное и эмоциональное шоу, которое было по степени актерства сильнее, чем то, что он выделывал на больших концертах на сцене.
В толпе слушали радиоприемники на батарейках, тогда я толком узнал, что такое новое радио Эхо Москвы. Им исполнялся год, они транслировали информацию о процессе отделения республик во время путча и победные манифесты."
источник
2. "Так вот. Возвращаясь к теме топлива. Просто все партийцы бухали по определению, это было обязаловкой, как и ненормативная лексика про общении со своими (даже Юрий Чурбанов, обеспечивший свой взлет на олимп власти прежде всего шикарными внешними данными, признавался, что «работать в комсомоле надо было печенью»). Что касается защитников Белого дома, то, как помню, накативши были почти все. Я сам, на вопрос Кости Кинчева прихватить ли на баррикады гитару, ответил:
– Водки прихвати."
источник
3. "Я надел на пояс охотничий нож и повесил на шею пресс-карту. Я уже продумал свой план действий. Если бы на нас пошли солдаты, я бы спрятался где-нибудь за углом, поймал бы проходящего солдата и перерезал бы ему горло. Взял бы автомат – и всё, я боец. Сейчас то я понимаю, что то, что я придумал – полный бред. А тогда я был намерен действовать именно так. Пошел гулять. На газоне, у самого Белого дома было разбито несколько палаток. Над одной висел императорский флаг, а над стоящей неподалеку – израильский. Я удивился и подошел поближе. Оказалось, слева расположились ребята из общества «Память». А справа – из общества «Бейтар». В жизни – злейшие враги. А тут сидели рядом у костра, пили кофе и танцевали Хава Нагилу. Это было что-то из ряда вон! Потом я встретил мужика - шахтера из Донецка. Оказался в Москве, услышал о ГКЧП и приехал сразу сюда, не думая. Гуляя дальше встретил Алену, нашу редактора отдела культуры. Пошли гулять вместе. Забрели в буфет, нашли там пьяного Кинчева. Попытались взять интервью. Позже сочинили сами с кучей пафосных слов, отослали в Ленинград по факсу. Получили заверенную копию с подписью Кинчева «Все верно, но ни хрена не помню!» Через год мы с Аленой поженились, потом разошлись, факс остался у нее. Так незаметно прошла первая ночь. Утром я поехал домой, принять душ и немного поспать. В метро ко мне молча подходили люди и жали руку. Было приятно.
Впереди было 20 августа, самый напряженный день противостояния…"
источник
4. Из интервью с Константином Кинчевым в журнале "Дикая Дивизия":
- Это было утро, конечно, было мрачно. Только посыпаюсь, дочка ящик включает, а там ГКЧП... е-мое! Позвонил Женьке Додолеву, говорю : "Давай, рассказывай, какие дела?". Он мне рассказал, мол только что Гдляна арестовали. Сказал, что звонил Калугину, тот еще дома. После этого я какое-то время пребывал в раздумьях, а потом решил: чего ждать-то, когда придут и свинтят, как овцу бессловесную. Позвонил Гарику Сукачеву, тот сказал, что у него дела какие-то. Но... к Белому дому мы в результате подъехали почти одновременно.
Гарик Сукачёв и Константин Кинчев на крыше троллейбуса.
- А что ты сказал Саше (жене), уходя на баррикады?
- За мной заехал наш администратор Слава. Я сказал, что мы поедем на биржу заключать договор. Потом позвонил ей домой, сказал, что все - ништяк, едем за аппаратом в Мытищи. А сам думаю - почему в Мытищи-то?
На баррикады я пришел с нашим техником Денисом. Дождался его около ресторана "Прага" и мы двинули к Белому дому. Я говорю Денису: "Врубайся. Мы сейчас идем по чужому городу". И только прошли первую баррикаду - бах! - такой адреналин адреналиныч, такой кайф на душе! Как будто границу невидимую пересекли. Встал в оцепление с колом в руках - ну просто Илья Муромец. Потом мне эта клоунада надоела, чувствую, что выгляжу, как муромец, полным идиотом. И тогда я ребятам сказал: "Давайте гитару лучше найдем, и тогда я буду вроде как при деле".
- А как тебе черно-красные в те дни?
- Мне понравилось, как они там работали: соорудили баррикаду, напичкали ее бензином. Если бы БТР в нее въехал - рвануло бы страшно. Курить они там запрещали, и сами не курили. Мне, правда, разрешалось.
Полностью тут.
5. Из воспоминаний Олега Кокотова (17 лет, анархист).
Вообще отношения между людьми сложились очень тёплыми: человек из соседнего дома вынес нам два ведра супа, а пачка сигарет шла по кругу. Не обошлось и без неприятных минут: к оцеплению подошли казаки. "Сюда нельзя!" - сказали ребята. "Не видишь кто идёт? Я есаул!" - удивила надменность, с которой были произнесены эти слова.
К вечеру появился Костя Кинчев из "Алисы". Пел плохо, зато курил среди бутылок с зажигательной смесью, а там бензин. Я был рад, когда он ушёл.
Гарик Сукачёв и Константин Кинчев на крыше троллейбуса. Фото Артёма Чернова. Большой фоторепортаж и воспоминания Артёма можно увидеть тут.
P.S.Кинчев в 1993-ем году был награждён медалью "Защитник Свободной России".
Медаль была им получена из рук Бориса Ельцина в апреле 1993 года. В конце 1994 года Кинчев отказался от медали, отправив её в редакцию газеты "Московский комсомолец", протестуя таким образом против убийства Дмитрия Холодова и начала войны в Чечне.